Столица одна

Для меня, как и, наверное, для любого человека, место, где родился, - центр мира. Тем более, когда это место, как в моём случае, - Москва. Кажется, в тринадцать лет я впервые уехал относительно далеко – в Питер. Чувство было очень необычное: не верилось, что я так далеко. Первое время всё казалось, что это какой-то неизвестный уголок родного города, и стоит только пройти немного или подъехать на каком-нибудь троллейбусе, автобусе или трамвае, и будет станция метро, с которой можно будет уехать до «Цветного Бульвара» или «Рижской».
Долго в голове у меня не укладывалось, что такое «земляк». Понятно, что теоретически всё ясно. Но, как сказал Антон Павлович Чехов, «В Москву! В Москву!». Все едут в столицу, а я уже там, поэтому для меня «земляк» - нечто из лексикона приезжих.
Осознал я, что это такое, когда по работе оказался в Чечне. Во-первых, сама по себе обстановка необычная - «режим антитеррористической операции». Во-вторых, по службе, конечно, народ со всей России. Неудивительно, что в зачастую стрессовой ситуации земляки тянутся друг к другу, вспоминают дом. Со мной получилось так:
С гуманитарным грузом летел вертолётом. По неписанным правилам военных пилотов, если с грузом сопровождающий, то он – старший. Таким образом, боевой экипаж на полном серьёзе ждал от меня, гражданского, распоряжений. Я нервничал, конечно. Однако оказалось, что один из вертолётчиков, вот не помню, штурман, кажется, из Москвы. Долговязый и белобрысый парень моего возраста или даже младше мгновенно расплылся в улыбке – «Земляк!». Стал расспрашивать, что дома и как.
Неожиданным образом, о земляках вспомнил совсем недавно, когда был на юбилейном концерте в честь одной нью-йоркской благотворительной организации, которая пятьдесят лет помогает молодым исполнителям классической музыки начинать их карьеры. Завершался концерт концертом Моцарта для двух фортепиано, части этого концерта играли самые лучшие исполнители из числа нынешних питомцев организации. Частей было три, фортепиано два, итого шесть исполнителей. И вот я могу доложить, что из шести человек, двое было москвичей, земляков. Играли отлично, зал не мог нахлопаться.
Приятно, тем более, что москвичей в Нью-Йорке, несмотря на обилие русскоязычных, не так много. Но есть, и не на последних ролях. Например, по-моему, исключительно приятный и конструктивный член законодательной ассамблеи штата Нью-Йорк Алек Брук-Красный, между прочим, первый русскоязычный человек, куда-либо избранный за пределами бывшего СССР (не считая Израиля, конечно).
Пока аплодировал, вспомнил вертолётчика из Чечни и вообще многих и многих замечательных людей из нашего великого города. Хорошо бы москвичом, вот что.

Помешанные

Хотя в последнее время записи и без того несколько мрачноватые, продолжу на ещё одну тему, на которую давно собирался написать.
Сейчас уже привык, а первое время, конечно, было немного страшновато, сколько в Нью-Йорке безумных на улицах. Обещал я не обобщать, но в данном случае будет вполне уместно сказать: не только в Нью-Йорке, а вообще в Америке.
Причина простая – домов сумасшедших тут почти нет. То есть, если безумец нападёт на кого-нибудь, а ещё «лучше» убьёт, его найдут куда поместить, пока же опасность остаётся в теоретической плоскости, можно гулять по улицам. Причин у причины две: примерно с конца шестидесятых годов, когда начался стремительный рост стоимости медицинских услуг, сумасшедшие дома, в особенности оплачиваемые за счёт налогоплательщиков, стали закрывать – кому охота платить за сумасшедших.
Во-вторых, примерно в это же время в дело вступили многочисленные правозащитники, которые стали доказывать, что держать безумных в смирительных рубашках и вообще ограничивать возмутительно. С одной стороны, нарушений действительно хватало, с другой, власти особенно не сопротивлялись – появился повод сократить бюджеты.
В итоге получилось, как получилось. Безумные, много их среди бездомных гуляют по улицам, ведут они себя иногда забавно, но больше, конечно, страшного и трагического. Полиция на них внимания не обращает, например, если сумасшедший будет идти по улице в мороз легко одетым, рискуя на смерть простудиться, трогать его не будут – да здравствует неприкосновенность личности! Однако если в своём безумии такой субъект что-нибудь нарушит, с ним поступят не разбираясь по всей строгости. Иногда безумные на окружающих нападают. В том числе и используя огнестрельное оружие – в Америке его достать зачастую легко.
Вот и непонятно, как относится к сумасшедшим, когда их постоянно встречаешь. С одной стороны, к любому человеку я испытываю уважение (до тех пор, пока он меня не убедит, что такого уважения не достоин), с другой, и жаль их, и просто страшновато бывает иногда, чаще же трудно сдерживать улыбку.
Станция метро у меня ближе к конечной, народу даже в часы-пик относительно поменьше. Однажды сел в поезд и в другом конце полупустого вагона увидел сумасшедшего. Он доставал из пакетика грязные газеты деловито раскладывал их по пустым сидениям своей половины вагона, потом также деловито собирал. Продолжалось это несколько станций. Доехали до станции крупнее, где можно пересесть на другую линию, зашло много людей, почти все сидения заняли. Вначале сумасшедший с неподдельным ужасом смотрел, как сидения для раскладки газет занимают, потом обижено махнул рукой, топнул ногой и быстро выскочил из вагона.

Кто начальник?

В злоключениях нью-йоркской ночи провёл некоторое время в околотке в Ист-Виладже. (Впечатлительным читателям сообщаю, что я не только не побывал в «обезьяннике», но и даже ничего эдакого не натворил, впрочем, речь сейчас не об этом.) То, что местные полицейские вежливы и совершенно не опасны, привык уже давно. Шокирован был другим: один из офицеров, общаясь со мной, всё время называл меня «начальник». Такая зеркальная противоположность реалий общения с отечественной полицией, даже в период её бытия народной милицией, заставляет о многом задуматься. Получается, что в Нью-Йорке начальник - гражданин.

Единомыслие

Опять-таки читая помянутую ранее книгу, встретил тезис, что в Америке без всякого тоталитарного государство, общество тоталитарно, в том смысле, что заставляет людей быть и думать «как все». Утверждение в принципе не новое, что привлекло моё внимание, так это ссылка автора на ужас бывших думающих совграждан, по прибытии в Америку поразившихся масштабу местного единомыслия. Мол «в СССР нас заставляли, а мы всё равно имели своё мнение, а тут вроде бы никого не заставляют, а все всё равно строем ходят».
Пожалуй, соглашусь. И даже немного разделю удивление: при всех действительных и мнимых американских достижениях в деле защиты разнообразных прав и свобод, верноподданнические и производные от них настроения весьма распространены. Какой-то критики Америки в целом в бытовом общении или даже из СМИ можно услышать крайне редко. (Это если не считать опять-таки бывших совграждан, многие из них новую родину бранят охотно, но им, по понятным причинам, мозги промыть сложнее.) Правда, можно услышать критику отдельных политиков или всего политического класса. Но это другое, подозреваю, что тут надо отдать должное телевизору: если гражданин консервативен и любит смотреть «Фокс Ньюс», там ему подробно объяснят, в чём конкретно и насколько Обама плохой. Что показательно, будут политических противников обвиняют в отступлении от «американскости». Во времена Буша, которые я застал совсем немного, подозреваю, что было то же самое, только бранились демократы.
Если разбираться в причинах этого, можно написать книгу. Пока констатирую, что это есть. Думаю, фактор страха играет свою роль, во-первых, все карательные органы работают добротно, да и, во-вторых, доносить тут не просто принято, но всячески приветствуется и поддерживается всеми институтами не только государства, но и общества – от детского сада до профессиональных организаций.
Это всё, конечно, не смертельно, но досадно, так как такое единомыслие, мне кажется, серьёзно ограничивает мыслительный, а значит и творческий потенциал народа.

Обамериканивание

Что-то в последнее время у меня путеводитель какой-то выходит, где почем брать билеты, и какой дворец спорта лучше…
Напишу, пожалуй, о серьёзных сюжетах. Читаю книгу об американском национализме, книга неоднозначная, но в целом интересная и толковая. Рассуждая о бесцеремонности американцев за рубежом, автор (немного упрощаю) пишет: заграницей среднему американцу даже не приходит в голову соблюдать чьи-то там обычаи среди прочего и потому, что почти любых представителей этой заграницы он видел дома в качестве иммигрантов, с усердием отказавшихся от своих обычаев ради американских, словно признавая превосходство последних.
Прочитав это, понял, чего меня иногда так раздражает в иммигрантах первого и второго поколения: то, насколько бессмысленно-усердно они не то, чтобы отвергают обычаи отвергнутой Родины, но повторяют обычаи американские. Понятно, что при этом следование американским обычаям превращается в утративший первоначальный смысл ритуал, который исполняют усердно стараясь сойти за своих. Ритуал ради ритуала.
Я не осуждаю. Просто бессмыслицы не люблю ни в какой форме, поэтому и к «обамериканиваю» испытываю аллергию. Именно благодаря усердию спешащих «обамериканиться» приобретают свой размах истерии Дней Святых Валентина и Патрика, Супербола, «черной пятницы» и т.д. Плюс надо добавить к этому массовый американский, почти принудительный конформизм, о котором (опять-таки в результате размышлений о прочитанном) напишу на днях.

Сила жеста

В Америке, конечно, есть свой национализм. Но Нью-Йорк не Америка, поэтому здесь нечто подобное можно представить с большим трудом. Конечно, на бытовом уровне можно кого-то недолюбливать, но Нью-Йорк исторически был и продолжает оставаться городом приезжих со всего света.
В быту это проявляется по-разному. Например, у большинства где-то есть родина, и когда где-то случается какая-то беда, всегда есть нью-йоркские пострадавшие. А так как беды нынче случаются часто и везде, к чужому горю всегда относятся с пониманием.
Когда было землетрясение на Гаити, нью-йоркские СМИ его активно освещали и обсуждали, делая упор на судьбе многочисленных нью-йоркских гаитянцев. Когда был взрыв в Домодедово, довелось почувствовать участие окружающих и мне. Даже уборщик на этаже нашего офиса подошёл сказать какие-то соболезнования, пока я ждал лифт после работы. Большими шумными толпами ходили по улицам египтяне и что-то кричали про Муббарака, а теперь их спрашивают в столовых во время обеда даже люди обычно мировыми делами не интересующиеся, что дальше.
Теперь это сочувственное внимание направленно на японцев. Большинство этажей в нашем офисном здании занято японскими компаниями. В поведение японцев ничего не изменилось: также круглосуточно работают, усердно друг другу кланяются и организовано выбегают на улицу быстро покурить. Не избежал общего сочувственного настроения и я. Часто с работы я ухожу поздно, так как после шести иду в спортивный зал в соседнем здании, потом прихожу, иногда немного работаю, пью чай и потом только иду домой. Японцы, конечно, ещё трудятся вовсю. И вот спускаясь поздно в лифте с японцем, маленьким и тщедушным, сгибающимся от тяжести собственного портфеля, я подумал, что вдруг его родные или близкие пострадали, решил сделать ему что-то приятное, уступил дорогу и подождал пока он выйдет из лифта первым. Японец буквально расцвёл, заулыбался и всё кланялся. Такой народ – умеют читать жесты.

На льду

Хотя мой покойный отец один из немногих, а до самого недавнего времени единственный журналист, занесённый в энциклопедию отечественного хоккея, за развитие которого удостоен нескольких государственных наград, этот спорт я люблю много меньше футбола. Потому что футбол это футбол. Но тем не менее, в Нью-Йорке я, по всей видимости, поселился надолго, на матчах хоккейного ЦСКА бываю в лучшем случае раз за сезон – нужно было определяться с местными предпочтениями.
Когда-то в детстве болел за «Рейнджерс». Уже и не помню почему. Два года собирался сходить посмотреть хвалённый «брэнд» в действии. В результате ничего хорошего: дорогие билеты, хотя и брали с товарищем у барыги дешевле номинала, огромный Мэдисон Сквер Гардэн, по неуютности напоминающий «Лужники», совершенно бестолковая игра.
Играли против «Сэйбрз», команда, хоть и областная, но нью-йоркская, по дружной командной игре мне понравившаяся. Подумал, что уж лучше буду болеть за них. Но нужно было полностью исследовать рынок. Воспользовался спецпредложением катастрофически не попадающих в плей-офф «Айлендерс», взяли билеты на три матча и после первого же матча (обыграли очень могучий «Бостон») понял – моя команда.
Во-первых, «болеть» за «Айлендерс» отдалённо напоминает школьные годы «боления» за армейцев. Конечно, тогда «свиное» засилье было посерьёзнее, чем преимущество «Рейнджеров» против «Островитян» сегодня, но по интенсивности соперничества вполне сравнимо – говорят, что враждующие фанаты даже физиономии иногда другу другу бьют.
«Островитяне» понравились задором – «играем хуже, но выиграть хотим больше». Билеты чуть ли не в пять раз дешевле, чем на «прославленных», ничего не выигрывающих «Рейнджеров». Уютный дворец, не раздражают даже многочисленные реднеки. Правда, одна беда – очень далеко, Лонг-Айленд. В теории как-то можно доехать на общественном транспорте, но реально только на машине. Благо, ходим с другом, он за рулём.
Так что приобщился к хоккею. Эх, папка не дожил…