Музыка

В Нью-Йорке стал настоящим меломаном: в начале этого сезона выкупил несколько абонементов и регулярно хожу на концерты. Особенно люблю музыку барокко, Баха, Моцарта. Ничего не понимаю, нот не знаю, но как профан слушаю и получаю большое удовольствие. В Москве тоже ходил на концерты, но здесь стал делать это регулярно по экономическим причинам: если брать отдельные билеты, цены «кусаются», а если покупать абонемент, да и ещё и не сразу, как начинается продажа, а по какой-нибудь акции, скидка выходит значительная. Прошлые два сезона покупал отдельные билеты, за сезон тратил больше на несколько сот долларов. Кстати сказать, в Москве, как мне кажется, музыки барокко играют больше – здесь больше симфонической музыки.
Проблема, конечно, состоит в том, что трудно знать наверняка, что ты будешь делать через несколько месяцев, однако в этом сезоне купил сразу несколько абонементов, и пока проблем не было. Правда, один раз надо было лететь в Москву, но без большого труда нашёл желающего купить у меня билет – цена уж очень выгодная. Признаюсь, что Карнеги-холл не люблю: программа не выдающаяся, скидок предлагают мало, а цены высокие. Бессмысленно попасть на какого-нибудь знаменитого исполнителя, но сидеть настолько далеко, что лучше слушать плеер. Люблю Линкольн-центр, где играет Нью-Йоркский филармонический, и бывают концерты Нью-Йоркского общества камерной музыки. Постепенно осваиваю новые площади – был в зале «Симфоническое пространство» на Верхнем Вест-Сайде, в церкви Вознесения недалеко от Нью-Йоркского университета, собираюсь в Театр Миллера Колумбийского университета.
Убедился, что как бы ни были дёшевы всякие балконы, сидеть лучше ближе к сцене – совсем другое звучание и эмоции. Я не настолько меломан, чтобы ходить на каких-то конкретных исполнителей, поэтому определяющее значение для меня имеет программа. Если не угадываю с концертом, это всегда очень легко определить – сразу клонит в сон. После того, как по почте заказал первый раз какие-то билеты, теперь мне присылают информацию о разных программах и скидках, что очень удобно. Благодаря тому, что беру абонементы, невольно открываю для себя новых композиторов и жанры, от грузинского горлового пения до церковной музыки Вивальди, от фортепианных концертов Бетховена до средневековых песен о прекрасных дамах и храбрых рыцарях. Но самое главное, что хочу сказать, что классическая музыка для меня отличное средство отдохновения – иногда весь день так работаю, что под вечер мозг закипает, пойду на концерт, послушаю прекрасную музыку, выйду, и хочется, уж простите высокий слог, жить, любить и трудиться.

Москва зовёт

Есть такая реклама на Первом нью-йоркском канале: чем отличаются настоящие ньюйоркцы помимо того, что смотрят их канал, например, улицу правильно называют, не «Хьюстон», а «Хастон». У меня есть другой тест, более надёжный.

Достаточно на человека посмотреть, можно даже про Хастон не спрашивать.

Когда возвращаюсь с работы домой, народу в вагоне метро бывает много, а хочется сесть и почитать. Так я уже настолько обжился, что могу с достаточно высоким КПД определить, где сидит турист или обладатель настолько напыщенной физиономии, что дальше следующей остановки он ехать никак не может – через одну остановка уже в Гарлеме. Одну станцию потерпеть можно, главное, встать аккуратно рядом и дождаться, когда занимающий место направится к выходу – поезд-экспресс, выше Коламбус Сёркла делать таким индивидам нечего.

Или люди на улицах подходят и с мольбой в глазах спрашивают: «Извините, сэр, в какую сторону низ, а в какую верх?» Всё это, конечно, очень приятно. Обжился, адаптировался. Как мне один калифорниец сказал: «Главное, не перенимай это чудовищный нью-йоркский акцент!».

Но при всём этот как же иногда хочется в Москву! Вот просто чертовски хочется! И, казалось бы, зачем? Вроде полный бытовой порядок и комфорт, жизнь налажена, живу весело и интересно, полюбил Нью-Йорк очень. Знаю, все московские глупости и неурядицы. И тем не менее… С одной стороны, понятно, близкие люди, футбол и т.д. Но хочется и просто так, без причины. Какое счастье, что я могу в практически любой день взять билет на самолёт и махнуть обратно. С удовольствием прошёлся бы сейчас по Бульварному кольцу, там уже, наверное, весна начинается, грязная, холодная, мокрая, серая московская весна…

Педагогическое

Второе наблюдение за неделю на тему эгоизма.
До приезда в Америку я читал и слышал, что американская система воспитания предусматривает, что в детях с максимально возможного раннего возраста воспитывают, что они самые лучшие, принцессы, супермены и так далее. Плюсы, думаю, очевидны. Минусы?
Сейчас хожу на танго и заметил, что люди, учащиеся со мной, поступают по принципу «Васька слушает да ест», то есть, им объясняют, а они упрямо продолжают повторять свои ошибки, уверенные, что не получается потому, что, утрирую немного, все вокруг дураки.
Разговорился на эту тему с преподавателями. Преподавательница – хорватка, то есть, не просто из Европы, а из Восточной Европы (кстати, обязательно напишу пост про восточно-европейскую ментальность), в Америке с 15 лет, так что имела достаточно времени для того, чтобы сделать свои наблюдения. Так вот, по её словам, американцы действительно не слушают, что им говорят, не хотят или уже не умеют учиться. Конечно, без обобщений, но тем не менее. Контраст, она утверждает, с европейцами и прочими свежеприехавшими очевиден.
Отношение такое: «Я лучше всех, вот тебе деньги, научи меня делать то-то». Им рассказывают, показывают, просят повторить. Ответ: не буду, зачем?
- Ну ты же хочешь научиться…
- Да, я хочу это уметь, я тебе заплатил, но то, что мне показываешь, делать не буду потому, что считаю, что это не сработает, мне лучше знать, я же лучше всех…
Без комментариев.

Реакция

Не могу сказать, что я кому-то завидую или жалуюсь на свои способности. Но что всегда полезно – так это работа над собой. Среди вещей, которые я бы больше всего хотел в себе улучшить, и над чем работаю – быстрота реакции. Если подумаю, как следует, много чего могу сочинить и понять, но иногда важна скорость.
Свежий пример.
Иду на обед, обращаю внимание на пожилого, добротно одетого мужчину в меховой шапке, который идёт мне на встречу. Иду, как это для меня обычно, быстро. Мелькает мысль: «Что это у него на шапке…». Секунд десять у меня уходит на то, чтобы сообразить – «Да это же Орден Отечественной войны!». Останавливаюсь, как вкопанный. Ещё секунд десять думаю, что ему сказать, надо ли снять этот орден мне самому, как быстро придёт в таком случае полиция, или сразу обратиться в полицию...
То есть, в общей сложности, проходит секунд двадцать. День, обед, Мидтаун, народу, конечно, хватает, пока думал, прошагал пару перекрёстков. Разворачиваюсь, бегу назад. Несмотря на то, что дядька был уже не молодой, след его простыл. В машину, может, сел, скорее всего, зашёл куда-то в здание…
Жалко, короче говоря. Сразу не сообразил, не разобрался в ситуации, не успел… Что собирался делать? Ну, объяснил бы вежливо, в случае недопонимания самоуправством бы не занимался, всё-таки бы полицию позвал, благо, патрульных хватает.
А вообще, конечно, хотя я гуманист, терпимо отношусь к людским слабостям и всё-такое, но субъектов, которые такие шапки делают, людьми можно назвать очень условно.

Своё

Вообще это очень не хорошо, что я забросил свои наблюдения. Столько пропало сюжетов, что просто жалко. Возобновляю!
Во-первых, хочу исправить давнюю ошибку. Пишу я, скажем, американцы то, американцы сё. Хотя правильнее во всех этих случаях писать ньюйоркцы. Потому что программист Сиэтла, животновод Айдахо и иждивенец Балтимора все разные. И уж ньюйоркцы их точно не представляют. То есть, может в чём-то похожи, но обещаю больше не обобщать.
А вспомнил я об этом потому, что всё чаще задумываюсь об одном из местных парадоксов из серии «Нью-Йорк – город контрастов». Это как повсеместная помешанность на чистоте при неумении соблюдать элементарные гигиенические нормы. Сейчас речь о болезненной озабоченности неприкосновенностью собственного пространства при полном наплевательстве на личное пространство других.
Не думаю, что делается это специально. Полагаю, причин две: во-первых, доведённый до абсолюта эгоизм, во-вторых, уверенность в окружающем верховенстве закона. То есть, если я кому-то сильно наступлю на ногу, можно не опасаться, что мне в ответ двинут по физиономии – полиция и всё такое. Что получается в итоге? Вот, например, едет какая-нибудь старая дева, из интеллигенции, везёт полную сумку на проверку работ студентов по истории феминизма, бумажный пакет органических продуктов, при производстве которых были учтены абсолютно все права коров и аборигенов, компьютер котирующейся в определённых кругах марки и что-нибудь ещё. В поезде она чувствует себя расслабленно, она – центр мира, и, скажем, увесистой сумкой работ (история феминизма напряжённа и витиевата, работы, следовательно, обширны) задевает кому-нибудь по голове. Сильно задевает, больно практически. Но ей это всё равно.
Затем престарелая девица занимает освободившееся место. И вдруг – катастрофа! Сосед касается полой своего пальто полы её модного плаща с японскими иероглифами. Надо видеть гримасу отвращения и ужаса, которая перекашивает лицо барышни. Ещё бы! Её личное пространство нарушили. Прошу читателей понять меня правильно, помянутая дева – образ во многом собирательный, использованный для примера, на её месте может быть практически любой из многочисленных нью-йоркских типажей. Факт в том, что личное пространство здесь оберегают с упорством, достойным лучшего применения, забывая, что личное пространство есть и у других.

Не Брайтон

Всю минувшую неделю организовывал для небольшой делегации из России встречи. Приглашал учёных-экспертов самого высокого разряда и успешных региональных политиков. Процентов восемьдесят из тех, кого приглашал, начиная выступление перед гостями из России, признавались: мои предки — русские.
Именно так. Русские. Не говорили, белорусы, украинцы, евреи — не знают тут различий. Имеют ли эти различия смысл? Да и вообще, всегда ли можно провести эти разграничительные линии в такой стране, как Россия? Рассказывая откуда приехали их предки, называли самые различные места на территории современных Украины, Белоруссии, России...
Повторю: все эти люди успешны, талантливы. Большинство из них американцы в третьем поколении. Значит, приехали их предки с территории тогдашней Российской империи в конце девятнадцатого — начале двадцатого века. Невольно задумался — чтобы было если бы их предки остались? Конечно, наклонение это очень сослагательное: погромы были страшные, царское правительство удерживать их и не собиралось. Несмотря на перманентный абсурд отечественной жизни, лишения и беды, достигнуто Россией с тех времён немало. Среди тех, кто обеспечил эти достижения, немало и евреев. Но насколько было бы больше этих свершений, если бы дедушки-бабушки всех этих неординарных, успешных людей остались?
Сейчас на этот вопрос ответить невозможно. Уезжать продолжают. Эмиграция родителей Сергея Брина уже также история. Власть, государство, общественный строй сменились уже несколько раз, а кто-то без сожаления расстаётся с российским гражданством в эти дни. Чёрт с ними, сказать очень легко. Правильно ли?

Слуги народа

Ехал вечером после приёма из российского консульства домой. Так как консульство находится на Верхнем Ист-Сайде, единственный вариант добираться мне до дому – на автобусе. Хоть и далеко, но до метро ещё дальше, а так вечер, машин мало, тепло, светло, сижу, читаю.
Где-то в центре Гарлема заходит в автобус человек. Чёрный, немолодой, высокого роста. Я обратил внимание на то, как помят у него костюм (видимо, работа сидячая, а погладить некогда, подумал я), и сколько у него разного багажа, портфель, сумки, какие-то пакеты, книги, бумаги.
Сижу дальше читаю. Чувствую шевеление какое-то. Вижу, хоть людей в автобусе и не много, а приветствуют мужчину, руки ему жмут, разговаривают. Думаю, мало ли, Гарлем, может, проповедник какой авторитетный или общественник. Краем уха слышу, старушку мужчина спрашивает про каких-то её родственников, наладились ли у них дела. Других людей про что-то распрашивает.
Через пару остановок вышел. «Надо же, - говорит старушка мужчине на соседнем сиденье. – Совсем простой, не скажешь, что член городского совета, на автобусе ездит, мэр-то Блумберг, говорят, тоже только на метро ездит, но я его пока не встречала».
Думаю, особенные комментарии излишни. Для справки: городской совет – это нью-йоркский парламент. Власть большая. (Пытался представить не то, что депутата Мосгордумы, хотя бы председателя какого-нибудь московского муниципалитета в автобусе. Не смог.) Да и Блумберг, между прочим, миллиардер. И нажил он своё состояние до того, как стал градоначальником. Сейчас зарплату получает доллар в год минус налоги, а на выборы тратил собственные миллионы. Нравится, похоже, быть мэром. А про метро, говорит, что это быстрее и удобнее.