Своё

Вообще это очень не хорошо, что я забросил свои наблюдения. Столько пропало сюжетов, что просто жалко. Возобновляю!
Во-первых, хочу исправить давнюю ошибку. Пишу я, скажем, американцы то, американцы сё. Хотя правильнее во всех этих случаях писать ньюйоркцы. Потому что программист Сиэтла, животновод Айдахо и иждивенец Балтимора все разные. И уж ньюйоркцы их точно не представляют. То есть, может в чём-то похожи, но обещаю больше не обобщать.
А вспомнил я об этом потому, что всё чаще задумываюсь об одном из местных парадоксов из серии «Нью-Йорк – город контрастов». Это как повсеместная помешанность на чистоте при неумении соблюдать элементарные гигиенические нормы. Сейчас речь о болезненной озабоченности неприкосновенностью собственного пространства при полном наплевательстве на личное пространство других.
Не думаю, что делается это специально. Полагаю, причин две: во-первых, доведённый до абсолюта эгоизм, во-вторых, уверенность в окружающем верховенстве закона. То есть, если я кому-то сильно наступлю на ногу, можно не опасаться, что мне в ответ двинут по физиономии – полиция и всё такое. Что получается в итоге? Вот, например, едет какая-нибудь старая дева, из интеллигенции, везёт полную сумку на проверку работ студентов по истории феминизма, бумажный пакет органических продуктов, при производстве которых были учтены абсолютно все права коров и аборигенов, компьютер котирующейся в определённых кругах марки и что-нибудь ещё. В поезде она чувствует себя расслабленно, она – центр мира, и, скажем, увесистой сумкой работ (история феминизма напряжённа и витиевата, работы, следовательно, обширны) задевает кому-нибудь по голове. Сильно задевает, больно практически. Но ей это всё равно.
Затем престарелая девица занимает освободившееся место. И вдруг – катастрофа! Сосед касается полой своего пальто полы её модного плаща с японскими иероглифами. Надо видеть гримасу отвращения и ужаса, которая перекашивает лицо барышни. Ещё бы! Её личное пространство нарушили. Прошу читателей понять меня правильно, помянутая дева – образ во многом собирательный, использованный для примера, на её месте может быть практически любой из многочисленных нью-йоркских типажей. Факт в том, что личное пространство здесь оберегают с упорством, достойным лучшего применения, забывая, что личное пространство есть и у других.

Не Брайтон

Всю минувшую неделю организовывал для небольшой делегации из России встречи. Приглашал учёных-экспертов самого высокого разряда и успешных региональных политиков. Процентов восемьдесят из тех, кого приглашал, начиная выступление перед гостями из России, признавались: мои предки — русские.
Именно так. Русские. Не говорили, белорусы, украинцы, евреи — не знают тут различий. Имеют ли эти различия смысл? Да и вообще, всегда ли можно провести эти разграничительные линии в такой стране, как Россия? Рассказывая откуда приехали их предки, называли самые различные места на территории современных Украины, Белоруссии, России...
Повторю: все эти люди успешны, талантливы. Большинство из них американцы в третьем поколении. Значит, приехали их предки с территории тогдашней Российской империи в конце девятнадцатого — начале двадцатого века. Невольно задумался — чтобы было если бы их предки остались? Конечно, наклонение это очень сослагательное: погромы были страшные, царское правительство удерживать их и не собиралось. Несмотря на перманентный абсурд отечественной жизни, лишения и беды, достигнуто Россией с тех времён немало. Среди тех, кто обеспечил эти достижения, немало и евреев. Но насколько было бы больше этих свершений, если бы дедушки-бабушки всех этих неординарных, успешных людей остались?
Сейчас на этот вопрос ответить невозможно. Уезжать продолжают. Эмиграция родителей Сергея Брина уже также история. Власть, государство, общественный строй сменились уже несколько раз, а кто-то без сожаления расстаётся с российским гражданством в эти дни. Чёрт с ними, сказать очень легко. Правильно ли?

Слуги народа

Ехал вечером после приёма из российского консульства домой. Так как консульство находится на Верхнем Ист-Сайде, единственный вариант добираться мне до дому – на автобусе. Хоть и далеко, но до метро ещё дальше, а так вечер, машин мало, тепло, светло, сижу, читаю.
Где-то в центре Гарлема заходит в автобус человек. Чёрный, немолодой, высокого роста. Я обратил внимание на то, как помят у него костюм (видимо, работа сидячая, а погладить некогда, подумал я), и сколько у него разного багажа, портфель, сумки, какие-то пакеты, книги, бумаги.
Сижу дальше читаю. Чувствую шевеление какое-то. Вижу, хоть людей в автобусе и не много, а приветствуют мужчину, руки ему жмут, разговаривают. Думаю, мало ли, Гарлем, может, проповедник какой авторитетный или общественник. Краем уха слышу, старушку мужчина спрашивает про каких-то её родственников, наладились ли у них дела. Других людей про что-то распрашивает.
Через пару остановок вышел. «Надо же, - говорит старушка мужчине на соседнем сиденье. – Совсем простой, не скажешь, что член городского совета, на автобусе ездит, мэр-то Блумберг, говорят, тоже только на метро ездит, но я его пока не встречала».
Думаю, особенные комментарии излишни. Для справки: городской совет – это нью-йоркский парламент. Власть большая. (Пытался представить не то, что депутата Мосгордумы, хотя бы председателя какого-нибудь московского муниципалитета в автобусе. Не смог.) Да и Блумберг, между прочим, миллиардер. И нажил он своё состояние до того, как стал градоначальником. Сейчас зарплату получает доллар в год минус налоги, а на выборы тратил собственные миллионы. Нравится, похоже, быть мэром. А про метро, говорит, что это быстрее и удобнее.

Подозрительная доброта

Как-то я уже писал о дружелюбии местного населения. Однако всё равно не перестаю удивляться.
Обед. Нью-йоркская столовая-дели, где обычно подкрепляюсь. Отдел бутербродов. Очередь человека четыре. Может, пять. Делатель бутербродов, большой и дружелюбный латинский человек притащил кусок поджаренной на гриле говядины. Режет её. Пробует.
- Ну вот это вкусно! Вот это действительно вкусно!
Быстро режет несколько кусков.
- Джентльмены подходим быстро, берём, пробуем. Это вкусно!
Сколько нас в очереди стояло, подошли взяли по кусочку – тон  угощавшего не терпел возражений. Солидные такие кусочки, я иногда немногим больше беру на обед. Действительно вкусно. Бутербродный человек тем временем: «Ой!» и со с виду не предполагавшейся для его размера поворотливостью устремляется к кассам на выдачу. Бежать недалеко, буквально несколько шагов …
«Извините, джентльмены! Совсем забыл, вот возьмите салфеточки, а то испачкаетесь жиром».
Скептик скажет: «Понятное дело, клиентов привлекает». Но столовая-то не его, он — наёмный работник. Даже бутерброды не учитываются, которые он продал. Ему могло бы быть всё равно.
И легко, и трудно к такому привыкнуть ...

Игры с мячом

Сижу я как-то после насыщенного рабочего дня и изнуряющей тренировки в спортивном зале, не спеша сматываю боксёрские обмотки для рук, размышляю, чего бы вкусного съесть на ужин. Время позднее, в раздевалке народу мало. Слышу из-за спины: «Ну что? «Янки»-то в плей-офф...»
Оборачиваюсь. Пожилой чёрный джентльмен лет шестидесяти.
 - Честно скажу, невозможно меньше интересоваться бейсболом, чем я.
  - А ты чем интересуешься? О, знаю! Соккером, наверное?
- Ага. Футболом. Человеческим, не американским.
- Мужик, я тебе тоже честно скажу: этим летом я первый раз в своей жизни смотрел Кубок мира. Вот это спорт! Вот это настоящие мужики! Это не люди! Это выше человеческим сил! Вот это борьба – полтора часа не останавливаясь. Сила, выносливость, техника, самоотдача, работа в команде! Да, уважаю тебя! Сам откуда? Англичанин?
- Ну прямо развеселили. Хотите сказать, что у меня британский акцент? Русский я.
- Тем более уважаю! С соккером ничего не сравнится. Бейсбол, футбол – всё дерьмо.
- Вне всяких сомнений.
- Как там баня? Пар нормальный?
- Более чем.
- Ну ладно. Пойду попарюсь. Береги себя.
- Хорошего вечера.

Косметическое

Бывают в нью-йоркском метро поезда-экспрессы, пропускающие несколько остановок, из чего некоторые пролёты очень большие. В таких поездах можно развить серьёзную деятельность, читать (как я), слушать музыку, решать кроссворды, играть в видео-игры, работать, учиться, рисовать, писать стихи, репетировать, завтракать, обедать, ужинать, в конце концов, спать.
Но с чем никак не могу свыкнуться, так это с тем, что женщины красятся. Хорошо, что не моются и не совершают другие какие косметические процедуры. Нет, я, конечно, понимаю, что тут эмансипация победила, и женщина свободна: по знаменитой пословице, российские женщины и в булочную ходят накрашенными по полной программе, а здесь человеческие особи женского пола оставляют за собой право ходить по улицам так, как им удобно.
Однако, всё равно не совсем понимаю. Допустим, вышла такая нью-йоркская гражданка из дома не накрашенной. Наплевать ей, что про неё подумают. Хорошо. Свобода и демократия. Но в вагоне-то всё равно она раскладывает свой обширный реквизит и принимается за процесс прихорашивания. Значит, не совсем ей наплевать. Следовательно, например, законы жестокого капиталистического мира заставляют её быть накрашенной на работе, перед начальством и клиентами. И т.д...
Получается, в теории свобода возможна, на практике нет. То же самое с туфлями на каблуках – до глубоких холодов большинство женщин ходит на работу в шлёпанцах или, как вариант, на холодную погоду в кроссовках. Понятно, что удобнее, хотя в большинстве случаев выглядит нелепо. Но на работе-то они всё равно переодеваются. А вы говорите, демократия...
Да и вот ещё: поезд-то трясёт и заносит на поворотах, пожалуй, качество покраски страдает...

Бог один

Вообще если задуматься и посмотреть по сторонам, повышенная религиозность американцев очевидна. Религиозные вопросы до сих пор очень важный элемент политики. Поэтому такие жаркие дебаты развернулись сейчас вокруг строительства мусульманского религиозного центра недалеко от места, где стоял Всемирный торговый центр. Наблюдение за американской политикой — одна из основных частей моей работы, будучи атеистом, отслеживая дискуссию отмечаю продуманные и точные выпады одной группы дискутирующих против другой.

Дискуссия идёт давно и активно, и таких удачных выпадов накопилось уже порядочно. Раз за разом приходится убеждаться, что оба лагеря критикуют друг друга весьма точно и эффективно. И тем не менее, даже достаточно отстранённому и интересующемуся дискуссий наблюдателю вроде меня трудно сделать вывод, кто, условного говоря, прав.

Задумался, отчего так. Пожалуй, дело в том, что главная движущая сила сторонников строительства — мусульмане, противников — христиане, в основном протестанты классической американской формации. А когда спорят две настолько развитых монотеистических религии компромисс не возможен: либо вы верите в, опять-таки условно говоря, «христианского» бога, либо в «мусульманского». В этом смысл и сила религии. Тем более, что и тех, и других есть за что покритиковать. Да и зачастую в пылу спора представители одного лагеря ставят в вину другому сущностные черты любой религии, которые и сами по себе удобный объект для критики. И уж тем более не может речь идти о каком-то сосуществовании — задаваемая религией картина мира тотальна, бог всемогущ, соответственно каждая религия стремиться к полному господству, иначе какое же это всемогущество...

То есть, вопрос действительно взрывоопасный. Дело, конечно, одним культурным центром не исчерпывается, мусульмане борются за право свободно исповедовать свою религию по всей стране. Впору государственной власти вмешаться с позиций активного, я бы даже сказал, атеистического и жёсткого поддержания мира между религиями. Но даже если политики сумеют встать над религиозными проблемами, у них есть избиратели, которые спросят с них по религиозному счёту — с нами или против нас? Короче говоря, опасно.